Советская военная угроза!

Номер первый

И его неповторимый корректировщик)

---

А сегодня

у моего брата День рождения! С праздником, братик.

Помнишь? Лето 1983 года.

---

21.09.2009 в 18:08

Пишет  Sindani:

Еще Сабатона


Примерный перевод:

Сокрушить империю,
Берлин в огне!
Наконец уничтожен,
Рейх пал!

Мы стоим у ворот Берлина -
Два с половина миллиона человек
С шестью тысячами танков в боевых порядках,
Которые прорвут оборону, как тараны,

Артиллерия прокладывает нам путь -
Миллионы снарядов выпущены по врагу,
Нацисты заплятят за свои преступления -
Крылья их орла сломлены.

Маршал Жуков дал нам приказ -
Принести ему Берлин на блюде,
Невзирая на потери,
Мы возьмем этот город!

Сокрушить империю,
Берлин в огне!
Наконец уничтожен,
Рейх пал!

Счет за войну должен быть оплачен -
Потеряны миллионы жизней,
Счет за войну должен быть оплачен теми,
Кто развязал ее в 30-е.

Весна 45-го года,
Когда нацистская империя должна пасть,
Мы уже ворвались в ворота Берлина -
Когти их орла сломаны!

Товарищ Сталин дал приказ -
Принести ему голову врага на блюде,
Невзирая на потери,
Мы возьмем страну нацистского орла!

Наступать! Сражаться! Умереть -
В Берлине!
Наступать! Сражаться! Взять -
Берлин!

Сокрушить империю,
Берлин в огне!
Наконец уничтожен,
Рейх пал!

---

Неужели эта шибанутая неделя говорит "финита ля комедия"? И можно отдохнуть?

---

Ну все, с понедельника пойдет звезда по кочкам.

---

Ненавижу сентябрь. Оба деда умерли в сентябре, в первых числах. А сегодня умерла бабушка.

---

После патруля.

Змеиное молоко, а еще сегодня утверждать учебный план...

---

Вчера

под забором подобрал двух истошно орущих черных котят - кота и кошечку, обоим с месяц. Хотел сначала назвать Гуталином и Ваксой, но, послушав, как музыкально они голосят, назвал иначе - Луис Армстронг и Тина Тернер. Под этими же именами сегодня они и нашли себе хозяев))))

---

Пять лет назад.

Третье сентября две тысячи четвертого года. Город Беслан. Балу словил две пули, пока я в Ставрополе жопу просиживал, студиозусов карауля. Змеиное молоко, и сказать-то нечего, хотя куча слов на языке вертится.

---

18.08.2009 в 18:20

Пишет  lexiff:

Миталлисты такие миталлисты

18.08.2009 в 00:13

Пишет  Бывший имперец:

Пока наши исторические противники шведы поют песни во славу совеццкого оружия, а дискотечные попсорэпперы из Аварии на коленке ваяют мегашедевры под названием "Зло", рюсские мИталлисты предпочитают блеять о "Маниаке, заменившем отца".

Клип - в избранное, если чо.
Ну а саму песенку - в плейер скопипастил.

 Охотниг-у рекомендую особливо последний кадр поглядеть - размазывает по стенке, ЕВПОЧЯ.

---

С днем ВДВ!

Старшой. Степа, Казак - с праздником! Четвертый выпьем вместе!

---

Все, врачи меня амнистировали и выпустили с больничного! Трепещи, мир, я вернулся!

---

Партизан! Уничтожая склад боеприпасов, убедись, что взорвалось все, иначе твоим потомкам лет через шестьдесят предстоит увлекательный аттракцион по поиску и ликвидации недовзорвавшегося!

---

Точно.

23.06.2009 в 19:25

Пишет  Cat Shadow:

да, все пройдет...

23.06.2009 в 16:36

Пишет  Кошка Алька:

23.06.2009 в 18:18

Пишет  !~Азиль~!:

23.06.2009 в 14:42

Пишет  Маркиз:

---

16.06.2009 в 00:48

Пишет  RDi:

---

Посмотрел

на все эти так называемые "субкультуры" и пришел к выводу, что никакого "самовыражения" как раз тут и нет. Ты становишься частью толпы. Штамповка. Более того, все эти субкультуры создают шаблон. У тебя ирокез? Панк. Челка? Эмо. Надел "косуху"? Металлюга. Сел в "косухе" на мотоцикл? Байкер.
Так что нет там никакого самовыражения, только переход из одной безликой толпы в другую, столь же безликую.

---

Понравилась

s55.radikal.ru/i148/0902/d8/c59a027c79de.gif

---

Вот точно.

16.06.2009 в 16:54

Пишет  Sindani:

Кадр на все 100

07.05.2009 в 19:36

Пишет  ора:

какой кадр! не могла промолчать

---

Продолжаю

публиковать рассказы Н.В. Богданова.
Самый храбрый

На фронте стояло затишье. Готовилось новое наступление. По ночам шли "поиски разведчиков". Прослышав про один взвод, особо отличавшийся в ловле "языков", я явился к командиру и спросил;

— Кто из ваших храбрецов самый храбрый?

— Найдется таковой, — сказал офицер весело; он был в хорошем настроении после очередной удачи. Построил свой славный взвод и скомандовал: — Самый храбрый — два шага вперед!

По шеренге пробежал ропот, шепот, и не успел я оглянуться, как из рядов вытолкнули, подтолкнули мне навстречу храбреца. И какого! При одном взгляде на него хотелось рассмеяться. Мужичок с ноготок какой-то. Шинель самого малого размера была ему велика. Сапоги-недомерки поглощали немало портянок, чтобы не болтаться на ногах. Стальная каска, сползавшая на нос, придавала ему такой комичный вид, что вначале я принял все это за грубоватую фронтовую шутку. Солдатик был смущен не менее, чем я.

Но офицер невозмутимо сказал:

— Рекомендую, гвардии рядовой Санатов. Товарищ, достойный хорошей заметки.

По команде "вольно" мы с Санатовым сели на бревна, заготовленные для блиндажа, а разведчики расположились вокруг,

— Разрешите снять каску? — сказал Санатов неожиданно густым баском. — Мы думали, нас вызывают на боевое задание.

Он стал расстегивать ремешок с подбородка, которого не касалась бритва, а я внимательно разглядывал необыкновенного храбреца, похожего на застенчивую девочку-подростка, переодетую в солдатскую шинель. Чем же он мог отличиться, этот малыш?

— Давай, давай, рассказывай, — подбадривали его бойцы. — Делись опытом — это же для общей пользы. Главное, расскажи, как ты богатыря в плен взял.

— Вы добровольцем на фронте? — спросил я для начала.

— Да, я за отца. У меня отец здесь знаменитым разведчиком был. Его фашисты ужасно боялись. Даже солдат им пугали: "Не спи, мол, фриц, на посту, Санатов возьмет". Он у них "языков" действительно здорово таскал. Даже от штабных блиндажей. Гитлеровцы так злились, что по радио ему грозили: "Не ходи к нам, Санатов, поймаем — с живого шкуру сдерем".

— Ну, этого им бы не удалось! — воскликнул кто-то из разведчиков.

— А вот ранить все-таки ранили, — сказал юный Санатов, попал отец в госпиталь. Обрадовались фашисты и стали болтать, будто Санатов их напугался, носа не кажет, голоса не подает. А голос у моего отца, надо сказать, особый, как у табунщика, — улыбнулся Санатов, и напускная суровость исчезла с его лица. — У нас деды и прадеды конями занимались, ну и выработали, наверное, такие голоса... наводящие страх. Отцовского голоса даже волки боялись. И вот, как не стал он раздаваться по ночам, так и обнаглели фашисты. Приехал я вместе с колхозной делегацией: подарки мы привезли с хлебного Алтая... И услышал, как отца срамят с той стороны фашистские громкоговорители.

— Было, было такое, — подтвердили разведчики. — Срамили.

— Вот в такой обстановке колхозники и порекомендовали: оставайся, мол, Ваня, пока батя поправится, неудобно, нашу честную фамилию фашисты срамят. Подай за отца голос.

— Командир вначале сомневался, глядя на рост его, — усмехнулись бойцы.

— Ну, я вижу такое дело, как гаркну внезапно: "Хенде хох!" — И Санатов так гаркнул, что по лесу пошел гул, словно крикнул это не мальчишка, которому велика солдатская каска, а какой-то великан, притаившийся за деревьями.

Я невольно отшатнулся.

— Вот и командир также. "Эге, говорит, Санатов, голос у тебя наследственный. Оставайся". И я остался. Вот так я кричу, когда первым открываю дверь фашистского блиндажа.

— Почему же первым именно вы?

— Потому что я самый маленький ростом. А ведь известно, когда солдат с испугу стреляет, он бьет без прицела, на уровне груди стоящего человека. Вот так.

Санатов встал и примерился ко мне. Его голова оказалась ниже моей груди.

— Вам бы попали в грудь, а меня бы не задело. Это уж проверено. Мне потому и поручают открывать двери в блиндаже, что для меня это безопасней, чем для других. У меня над головой пули мимо летят. И потому работаем без потерь.

Не без удивления посмотрел я на солдата, так умело использовавшего свой малый рост.

— Ну, а с богатырем-то как же? Тоже на голос взяли?

— Давай рассказывай, как ты его, — подбодрили солдаты.

— Тут до богатыря дел было, — задумался Санатов, — натерпелся я с этими дураками. Ведь им жизнь спасаешь, а они... Один часовой меня чуть не зарезал...

— Вы и на часовых первым бросаетесь?

— Да, потому что я очень цепкий... Это у меня с детства выработалась привычка держаться за шею коня. Мы ведь, алтайские мальчишки, все на неоседланных да на диких. Вцепишься, как клещ, и как он, неук, не вертится, не скачет, какие свечки не дает, нашего алтайского мальчишку нипочем с себя не сбросит.

— Но при чем же тут...

— А вот при чем, — вы встаньте, а я вам нашею внезапно брошусь и обниму изо всех сил... Что вы станете делать?

Я уклонился от испытания. Видя мое смущение, кто-то из разведчиков объяснил:

— Иные с испугу падают.

— Другие стараются удержаться на ногах и отлепить от себя это неизвестное существо. Забывают и про оружие. Забывают даже крикнуть.

— Ведь это все ночью. Во тьме. На позиции. Непонятно, и потому страшно.

— Ну и пока немец опомнится, мы ему мешок на голову — и потащили.

Так объяснили мне этот прием разведчики, пока Санатов был в задумчивости.

— А вот один фашист ничуть даже не испугался, когда я кинулся к нему на шею. Здоровый такой, как пень. Только немного покачнулся. Потом прислонился к стене окопа и не стал меня отлеплять, а, наоборот, покрепче прижал к себе левой рукой, а правой спокойно достал из-за голенища нож. Достал, пощупал, где у меня лопатки. Да и ударил. В глазах помутилось. Думал — смерть... А потом оказалось, что он ножны с кинжала забыл снять... Аккуратный был, фашистский бандит, острый кинжал и за голенищем в ножнах хранил, чтобы не порезать брюк. Только это меня и спасло. — Санатов даже поежился при страшном воспоминании.

— Ну, и взяли его?

— А как же, наши не прозевали. В мешок. Крикнуть-то он тоже не то забыл, не то не захотел, на свою силу-сноровку понадеялся.

— Ну, да наша сноровка оказалась ловчей, — усмехнулся разведчик, жилистый, рослый, рукастый.

— А еще один дурак чуть мне все легкие-печенки не отшиб, — вспомнил с грустной улыбкой Санатов. — Толстый был, как бочонок. От пива, что ли. Фельдфебель немецкий. Усищи мокрые, словно только что в пиве их мочил. Бросился я ему на шею, зажал в обнимку, пикнуть не даю. Он попытался отцеплять. Ну, где там — я вцепился, как клещ, вишу, как у коня на шее. И что же он сообразил: стал в окопе раскачиваться, как дуб, и бить меня спиной о бруствер. А накат оказался деревянный. Бух, бух меня горбом — только ребра трещат... Хорошо, что я не растерялся. Воздуху побольше набрал в себя, ну и ничего, воздух спружинил. А то бы раздавил, гад. У меня ведь костяк не окреп еще, как у отца. Он тоже ростом невелик, но в плечах широк и кость — стальная... Так что мне за него трудней в этих делах...

— А с великаном?

— Ну, с этим одно удовольствие получилось... Попалcя он мне уже после того, как я достаточно натерпелся... стал больше соображать, как лучше подход иметь.

— Да, уж тут был подход! — Среди товарищей маленького храбреца пробежал смешок.

— Подкрались мы к окопу, как всегда, по-пластунски, бесшумно, беззвучно, безмолвно, неслышно... Ракета взлетит, — затаимся, лежим тихо, как земля. Ракета погаснет, — опять двинемся. И вот окоп. И вижу, стоит у пулемета, держась за гашетки, не солдат, а великан. Очень большой человек. А лицо усталое, вид задумчивый. Или мне это так при голубом свете ракеты показалось.

Вначале взяла меня робость. Как это я на такого богатыря кинусь? Не могу ни приподняться, ни набрать сил для прыжка... А наши ждут. Сигналят мне. Дергают за пятку; "Давай-давай, Иван, сроки пропустим, смена придет".

И тут меня словно осенило: "Ишь, старый-то он какой! Ведь по годам-то мне дедушка. И задумался-то, наверно, о внучатах". Эта мысль меня подтолкнула — кинулся я к нему на шею бесстрашно, как внучек к дедушке. Обнял, душу в объятиях, а сам шепчу: "Майн гросфатер! Майн либе гросфатер!" — и так, знаете, он до того растерялся, что пальцы от гашеток пулемета отнял, а меня не бьет и не отцепляет, а машет руками как сумасшедший, совсем зря...

— Он теперь еще здесь, недалеко, в штабе полка, руками размахивает, — сказал жилистый разведчик. — Вы поговорите с ним, как он об Ване вспоминает. "Всю жизнь, мол, ему буду благодарен, он, говорит, меня от страха перед русскими спас!" Фашисты его запугали, будто мы пленных терзаем и все такое...

— Часы Ване в подарок навязывал за свое спасение. Ему бы на передовой в первый же час нашего наступления капут, это он понимал.

— Нужны мне его часы, фрицевские. Мне командир свои подарил за этот случай. Вот они, наши, советские.

И маленький разведчик, закатав рукав шинели, показал мне прекрасные золотые часы и, приложив к уху, стал слушать их звонкий ход, довольно улыбаясь.

Таким и запомнился он мне, этот храбрец из храбрецов.

Так в поисках самого храброго встретил я самого доброго солдата на свете — Ваню Санатова. Другие славились счетом убитых врагов, а солдат-мальчик прославился счетом живых. Многих чужих отцов вытащил он из пекла войны, под свист пуль, при свете сторожевых ракет, рискуя своей жизнью.

---

Посмеялся)

11.06.2009 в 11:33

Пишет  lexiff:

Zzerg мейд май дэй



По наводке  Kaimana